С самого начала Нового царства обнаруживается расхождение между крупной знатью, с одной стороны, и рядовыми рабовладельцами и опиравшимся на них царём — с другой. Освободительную борьбу с гиксосами Фивы начали ещё при XVII династии, возможно, даже не в конце её правления. Но как бы то ни было, последний представитель XVII династии Камес предпринял борьбу заново. На совете сановники отклонили его призыв к войне против гиксосов. Знати было достаточно и южного царства; для знати возделывались лучшие земли, её скот беспрепятственно пасся на выгонах в Дельте, находившейся во власти гиксосов. К борьбе с иноземцами-захватчиками, засевшими на севере страны, знать относилась холодно. И всё-таки фараон выступил против поработителей. Война началась наперекор знати. Успех за успехом венчал это начинание, войско — в его составе были и иноплеменные части с юга — шло «как дыхание огненное», воины захватывали людей и скот. Рассказ об отказе вельмож начинать борьбу и о подвигах рядовых воинов был увековечен царём для всеобщего сведения на плите в государственном храме в Фивах. Самый поход был объявлен предпринятым «по приказу Амона».
Изгнание гиксосов было завершено братом и преемником Камеса Яхмесом I (Яхмос I), взявшим после осады и нескольких битв на воде и на суше твердыню гиксосов на северо-востоке Египта — Аварис. Преследование гиксосов фараон ограничил взятием после трёхлетней осады южно-палестинской крепости Шарухен, чем обезопасил свою восточную границу. Походом в Эфиопию Яхмес утвердил южный рубеж государства неподалёку от вторых порогов. Воины щедро награждались фараоном. Так, одному корабельному воину как при взятии Авариса, так и при взятии Шарухена царь каждый раз отдавал в рабы всех взятых этим воином пленных.
Яхмесу пришлось иметь дело и с восстанием внутри Египта. На юге поднялся мятеж, но Яхмес остался победителем в речной битве. Мятеж был подавлен. Безуспешно кончилась и попытка поднять новый мятеж. Насколько опасны были восстания, видно по щедрым наградам воинам. Один из них получил при подавлении первого восстания в два с половиной раза больше рабов, чем взял пленных, а в придачу ещё пахотную землю; то же «было сотворено» дружине гребцов в целом. При подавлении второго восстания тот же воин получил рабов и землю, по-видимому вовсе не совершив особых подвигов.
С Яхмеса I принято начинать новую, XVIII династию. К этому времени государство было восстановлено примерно в границах, существовавших в период Среднего царства. Не заметно, чтобы за эти пределы вышел и наследник Яхмеса Аменхетеп I (середина XVI в. до н. э.). Выделение Северной Эфиопии в особое наместничество тоже не представляло собою ничего существенно нового.
В результате войны с гиксосами создалось закаленное и по-новому вооружённое войско, опираясь на которое рабовладельческое государство могло перейти к новым завоеваниям для захвата рабов и прочей добычи. Египетское войско Нового царства представляло собой грозную силу. Хотя пехотинцы по-прежнему делились на стрелков и щитоносцев-копейщиков (последовательно, впрочем, это деление не выдерживалось), оружие первых и отчасти вторых стало намного действенней. Стрелки XVIII династии имели уже составной слоёный лук, более мощный, чем прежний простой, и стрелы с медными наконечниками. В качестве добавочного оружия копейщики пользовались секирами и короткими мечами. Нововведением был меч (прямой и серповидный), рубящий, а не только колющий, как старые кинжалы. Броня была известна уже при XVIII династии. Самым важным нововведением в египетском войске со времени гиксосских войн были конь и боевая колесница.
Основателем «мировой» по тому времени Египетской державы явился зять и преемник Аменхетепа I Тутмос I (егип. Джехутимес, вторая половина XVI в. до н. э.). На юге он продвинул границу за третьи пороги. Поход через Палестину и Сирию привёл египтян к Евфрату. Здесь свою боеспособность египетское войско доказало победой над войсками такого крупного государства, как Митанни, расположенного в Северной Месопотамии и притязавшего на север Сирии. Но для того, чтобы Сирия и Палестина прочно вошли в состав Египетской державы, мало было удачного набега.
Грабительские походы обогащали государство, и с Тутмоса начинается громадное каменное строительство храмов в период Нового царства. Главное место почитания бога Амона в Фивах, так называемый Карнакский храм, ранее ничем не выделявшийся среди множества других, при Тутмосе I начали перестраивать в величественное сооружение. Амон вместе с его городом Фивами объявлялся жрецами и фараонами победоносным властителем мира.
Египетские завоевания продолжил сын Тутмоса I Тутмос II. Его походы сопровождались истреблением противников. По его приказу египетское войско перебило у восставших племён эфиопов поголовно всех мужчин, оставив в живых лишь одного из детей эфиопского владетеля, чтобы повергнуть его под ноги фараону. Тутмос II действовал и против азиатских кочевников.
Болезнь или другие причины заставили его искать себе соправителя, но в одну из служб в столичном храме Амона был провозглашён фараоном юный сын царя от одной из жён (не главной) Тутмос III (около 1500 г. до н. э.). По смерти Тутмоса II его вдова и сводная сестра, дочь Тутмоса I Хатшепсут, завладела властью, оставив пасынка царём лишь по имени, а затем открыто объявила себя фараоном, утверждая, что таковым якобы её провозгласил ещё отец. Появление женщины во главе военной державы, активно ведущей завоевательные войны, было, разумеется, событием необычным. Хатшепсут сама не могла предводительствовать войском. Поставить во главе войска своего возможного соперника — Тутмоса III она, по-видимому, не хотела. В Палестине и Сирии, как кажется, лишь несколько местностей подчинялось царице; мирный поход в Южное Красноморье (страну Пунт) и формальное подчинение его, а также приём заморских, возможно критских, послов с дарами не могли заменить для рабовладельческого Египетского государства покорения областей Сирии и Палестины.
Кто же поддерживал царицу не год и не два, а целых два десятилетия? Временщиком при ней был зодчий Сененмут, сын нечиновных родителей, создатель чуда египетского зодчества — уступчатого поминального храма царицы в Фивах (подле нынешнего Дер эль-Бахри). В руках этого вельможи, бывшего, в частности, одним из жрецов Амона, было соединено управление личным хозяйством фараона и хозяйством Амона. Верховный жрец последнего был при Хатшепсут верховным сановником. Хатшепсут, как никто из её предшественников и преемников, подчёркивала свою близость к Амону. Кроме своего поминального храма, она посвятила ему внушительные сооружения в государственном храме, в том числе исполинские обелиски из цельного камня высотою до 30 м. Ею восстанавливались также и другие храмы, стоявшие разорёнными со времён гиксосов при всех её предшественниках. Очевидно, именно храмовая знать, бывшая немалой силой в стране, поддерживала царицу, хотя возможно, что её поддерживали и другие круги господствующего класса.
Фараон-женщина скончалась на 21-м году царствования Тутмоса III. Обосновавшись на престоле единовластным правителем, Тутмос III постарался вытравить всякую память о Хатшепсут, распорядившись уничтожить её изображения и её имя в надписях, а также имена её ближайших приверженцев.
Немедленно после смерти Хатшепсут, на 22-м году своего царствования, Тутмос III двинул свои войска в Палестину и Сирию. У Мегиддо, в Северной Палестине, путь ему преградили союзные сирийско-палестинские правители. Душою союза был правитель сирийского города Кадеша (Кинзы). Наперекор уговорам своих сподвижников избрать обходный путь Тутмос, боясь прослыть у врагов трусом, вышел к Мегиддо прямо через ущелье, такое узкое, что воины и кони должны были следовать по нему гуськом. Неприятель, стоявший против выхода из ущелья, не осмелился напасть на египтян, когда те друг за другом выходили на равнину. Возможно, союзники боялись покинуть свое расположение у города. Фараон также не намеревался предпринимать неожиданное нападение. По просьбе военачальников он подождал, пока из ущелья не вышло все войско, затем с полудня до вечера шел по равнине к ручью, у которого расположился на ночлег. Разразившаяся утром битва кончилась быстро. Случайное скопище сирийско-палестинских дружин под начальством многочисленных вождей не устояло под натиском египетского войска и бежало в город. Но тут египтяне, к досаде фараона, не использовали создавшегося положения. Неприятель бросил стан и колесницы, и египетское войско, занявшись грабежом, не ворвалось за беглецами в город. Понадобилась затем семимесячная осада, чтобы город Мегиддо сдался.
Расправиться с Кадешем фараону удалось не раньше чем через 20 лет после этого.
Войну в те времена удобно было вести только летом, когда погода стояла благоприятная и прокорм войска, проводившийся за счет чужих урожаев, не доставлял хлопот. Походы в Палестину и Сирию следовали один за другим: за 20 лет, между 22-м и 42-м годами своего царствования, Тутмос III совершил не менее 15, упорно закрепляя за собою завоеванное и занимая все новые и новые города и области. Но египетское войско плохо умело брать укрепленные города. Нередко оно отходило ни с чем, предавая все вокруг себя опустошению. Так было и с Кадешем, пока, наконец, в один из последних походов египтяне не ворвались в него через пролом.
Северной границей походов Тутмоса III был, по-видимому, город Каркемиш на Евфрате, на стыке Сирии, Месопотамии и Малой Азии.
Овладение Сирией не могло не повести к столкновению с царством Митанни, расположенным в Северной Месопотамии. Это царство, стоившее тогда на вершине своего могущества, притязало на Сирию. В Митанни видели оплот в своей борьбе против фараона все сирийские государства. Принудив в 33-м году своего царствования уйти за Евфрат митаннийское войско, Тутмос III перевёз сушею построенные в финикийском городе Библе корабли и переправился через реку. Митаннийцы отступили дальше, и Тутмос поплыл вниз по Евфрату, беря города и разоряя посёлки. Новое поражение постигло державу Митанни в 35-м году царствования Тутмоса III. Однако Митанни и после этого продолжало вмешиваться в сирийские дела. Ещё через 7 лет только в трёх городках в области Кадета, которые Тутмос III взял в 42-м году царствования, стояло свыше 700 митаннийцев с полусотней коней.
Тутмос III воевал и на юге. Держава, создававшаяся им с таким упорством, уже простиралась от северной окраины Сирии до четвёртых порогов Нила.
За достигнутые Тутмосом III рубежи не вышли и его преемники. Эфиопия, Сирия и Палестина платили ежегодную дань. Ливия тоже числилась данницей. С Южного Красноморья прибывали фараону дары. Их везли фараону и посольств со средиземноморских островов. Египетский наместник Сирии и Палестины — «начальник стран северных»— при Тутмосе III считался его доверенным и на островах Средиземного моря. Цари Вавилона, хеттов, Ассирии, вынужденные считаться с чрезвычайно возросшим значением Египта в международных делах, слали фараону почтительные подарки, которые он считал данью. Побеждённых сирийских и палестинских правителей он заново назначал в их города с условием исправного платежа дани. Детей этих правителей брали заложниками в Фивы.
Хотя в Сирии и Палестине размещены были представители фараона и воинские отряды, значение египетского «начальника стран северных» было там все же ограниченным. Иное дело Эфиопия. С эфиопов (к которым в это время причисляли и некоторые негритянские племена) также взималась дань, но Эфиопия входила более прочно в состав Египетского государства. Здесь селились египтяне, имелись египетские укреплённые города, и «начальник стран южных» — он же по сану «сын царя» (настоящие царевичи во времена Нового царства не управляли Эфиопией) — был подлинным наместником фараона.
Новая обстановка предъявляла новые требования и к управлению самим Египтом. Власть верховного сановника была теперь разделена между двумя лицами:
Завоеватель должен был уметь ладить с войском, потворствуя беспощадному ограблению побеждённых и осыпая победителей золотым дождём наград. Но и жречество бога Амона нужно было привлекать на сторону фараона — ему перепадала большая доля добычи. Главный храм этого бога в столице (так называемый Карнакский) был, можно сказать, заново создан Тутмосом III — так многочисленны были там новые сооружения. В торжественном славословии, в приветствии идущему в храм победителю, вложенном в уста Амона, бог объявлял его победы своими победами. Тутмос уделял много внимания и жречеству других храмов.
Когда Тутмос III умер после почти 54-летнего царствования, на престол вступил его сын, Аменхетеп II. Он яростно рыскал по Сирии и Палестине в поисках добычи и для подавления «мятежей». Расправы были ужасны: 100 тыс. воинов и мирных жителей, угнанных в рабство, 7 умерщвлённых правителей, тела которых свисали с носа победного царского корабля,— таков был итог одного из его походов. В назидание эфиопам труп одного из сирийских правителей был отослан на юг и там повешен на стене города Напаты.
Напуганные страшным соседом, цари хеттов, Вавилона, даже Митанни присылали Аменхетепу дары. Сын его, Тутмос IV, ещё ходил в Сирию и Палестину, но при нём произошло уже сближение с Митанни, закреплённое женитьбой фараона на митаннийской царевне. Восстания в Эфиопии были подавлены: одно — Тутмосом IV, другое — его преемником Аменхетепом III в 5-м году ею царствования. Остальные 33 года своего правления Аменхетеп III не ходил в походы. Иноземные владения были замирены. Прежний союзник сирийцев — царь Митанни дружил с фараоном. Тайная попытка некоторых сирийских и палестинских правителей склонить на свою сторону вавилонского царя была тем отвергнута. Сила египетского оружия и блеск египетского золота делали царей Азии угодливыми. Цари вавилонский и митаннийский слали египетскому «брату», как залог дружбы, своих царевен. Сами они при этом не получили из Египта ни одной царской дочери. Когда хетты начали интриговать в Сирии, тамошние владетели не осмелились открыто отложиться от Египта.
Новоегипетская держава стояла на вершине своего могущества. Двор Аменхетепа III был сказочно великолепен, всё прежде созданное в столице затмевали своим величием новосозданный храм Амона (так называемый Луксорский) и царский поминальный храм, от которого уцелели громадные изваяния царя — так называемые «колоссы Мемнона». (В этом же храме находились сфинксы, впоследствии приобретённые Россией и стоящие ныне на берегу Невы в Ленинграде).
Правление сына Аменхетепа III Аменхетепа IV (около 1400 г. до н. э.) было ознаменовано попыткою новой служилой знати, выдвигавшихся по службе мелких рабовладельцев или лиц, имевших возможность и стремившихся стать рабовладельцами, полностью оттеснить потомственную знать от власти и источников богатства. Во главе этого движения стоял сам Аменхетеп IV, стремившийся к укреплению своей власти посредством ослабления потомственной, в том числе жреческой, знати. Нововведения нарастали постепенно и сопровождались крутыми мерами. Прославление Аменхетепа IV за возвышение и обогащение безродных «бедняков» стало излюбленным мотивом в надписях новых сановников, а многие из них прямо заявляли, что они были возведены в сановники из ничтожества. Столица из Фив — гнезда старой знати — была перенесена во вновь основанный город на полпути между Фивами и Мемфисом, известный теперь под именем городища Эль-Амарны. Это городище прославлено, между прочим, находкою там части клинописной переписки Аменхетепов III и IV с иноземными царями и зависимыми владетелями.
Местные храмы, бывшие опорой местной знати, и их божества впали при дворе в немилость. Сила божества отвергнутой столицы, Амона, казалась настолько опасной, что его имя и изображения подверглись повсеместно уничтожению, что, по суеверным представлениям того времени, должно было уничтожить его мощь и самое его существование.
Введён был новый государственный культ. Предметом его стало уже не то или иное местное божество, как главное среди других, а особое царское божество. Это было древнее фараоновское божество — Солнце, но не в своём прежнем виде местного бога, а как «живой» солнечный диск Атон. Новая знать, всецело поддерживавшая царскую власть, чтила это царское божество, а вместе с ним и самого царя: Аменхетепу IV при жизни служило особое жречество. Атону была посвящена округа новой столицы, у него были богатые угодья, скот, корабли, мастерские; храмовые склады были полны богатств, жертвы приносились с невероятной расточительностью. Но теперь всем этим управляли жрецы нового бога, хвалившиеся своей принадлежностью к новым людям. Разумеется, всё это было ударом по старой знати, по жречеству старых богов. Культы их лишились прежней щедрой государ ственной поддержки и вытеснялись единым государственным культом, а то и вовсе прекращались. Однако распространённое мнение о новой вере Аменхетепа IV, как о единобожии, не соответствует действительности.
Изменения сказались на всех сторонах общественной жизни. Заметный разрыв со стариной, со многими её условностями ощущался во всей духовной жизни Египта того времени. Изобразительное искусство отличается в это время подчёркнутым стремлением к живости и правдивости. В переломные годы, неумеренно подчёркивая природные особенности оригинала, оно доходило до уродливого преувеличения, однако затем были созданы замечательные произведения.
Внутренняя обстановка, сложившаяся в Египте, ограничивала возможности поддержания прежней захватнической внешней политики. Средства требовались фараону для его новой знати, он скупился на дары соседним государствам, бывшие необходимыми в то время для поддержания дружественных отношений между государствами. Египетский двор хотел прежде всего дани. Если кто-либо из владетелей (даже самых подозрительных) округлял свои владения за счёт соседей (хотя бы самых верноподданных), фараону до этого было мало дела: лишь бы шла дань в прежнем размере. Хотя иногда принимались карательные меры в южных и северных владениях, но в Сирии натиск хеттов, при бездействии фараона, усиливал стремление к отпадению от Египта.
Аменхетеп IV, или, как он переименовал себя, Эхнатон (т. е. «Благой для Солнца»), умер на 17-м году своего царствования. Зятья фараона, наследовавшие ему один за другим, отнюдь не собирались столь же безоговорочно проводить его политику. Первый из них, Смен- хкара, восстановил почитание Амона. При втором, ещё мальчике, Тутанхатоне, переименованном вскоре в Тутанхамона, новый культ Атона перестал быть государственным, отстраивались заброшенные храмы, фараон одаривал их рабами, продовольствием и сокровищами и, как говорит одна из его надписей, делал жрецами представителей знати тех городов, которые были центрами почитания старых богов; надпись подчёркивает, что царь назначал жрецов из детей местной знати, сыновей именитых людей.
У новой знати, в значительной степени добившейся укрепления своего положения, были основания искать примирения со старой. Уже в предыдущие царствования, говоря словами надписи Тутанхамона, «если посылали (войско) в Сирию-Палестину расширить границы Египта, не бывало успеха (у) них никакого». Теперь же речь шла не о расширении и даже не о сохранении прежних границ, а о спасении остатков сирийско-палестинских владений, ещё не отошедших к малоазийскому царству хеттов, которое в XV в. до н. э. начинает предпринимать завоевательные походы в Сирию. В этом была заинтересована вся рабовладельческая знать, как старая, так и новая.
Возможно, что уже в царствование Тутанхамона положение на севере несколько улучшилось. Однако всё вновь осложнилось со смертью юного фараона (его гробница с баснословно роскошной обстановкой дошла до нас почти нетронутой как наглядное свидетельство великолепия царского двора времени Нового царства). Его вдова решилась на опасный шаг: она предложила свою руку хеттскому царевичу; но египетские вельможи умертвили его, и, мстя за убийство сына, царь хеттов пошёл на Египет. Египетское войско было разбито, дело грозило кончиться для египтян плохо, если бы не повальная болезнь, передавшаяся от египетских пленных к хеттам и побудившая их прекратить военные действия.
Преемником Тутанхамона стал бывший начальник колесничного войска и временщик Эйе, считавший себя свойственником фараонов пресекшейся династии. Но первым законным царём после Аменхетепа III впоследствии признавался лишь Харемхеб, главный военачальник и временщик, которого жречество провозгласило фараоном от имени самого Амона во время одного из храмовых празднеств в Фивах (середина XIV в. до н. э.).
Можно было бы ожидать, что торжество Фив и жречества бога Амона будет полным. И таковым его, действительно, выставляли фиванские стихотворцы. На деле, однако, это было не совсем так. Конечно, южная столица оставалась первенствующим городом, там по- прежнему погребались цари, тамошние храмы, посвящённые Амону, были особенно внушительны, а избрание подходящего человека на должность верховного жреца Амона считалось делом первостепенной важности для фараона. Тем не менее, Фивы перестали быть единственной столицей. Тутанхамон, по всей видимости, не вернулся туда, а поселился в Мемфисе. Харемхеб сразу же после своего избрания фараоном отплыл на север. В Мемфисе подолгу живал Сети I (второй фараон XIX династии), а его сын Рамсес II выстроил себе великолепную резиденцию на северо-востоке Дельты — Пер-Рамсес («Дом Рамсеса»). Умалением Фив было и то, что после Аменхетепа IV рядом с Амоном постоянно назывались Ра и Птах — главные божества городов Нижнего Египта — Гелиополя и Мемфиса. Правда, переселение царей на север могло иметь и выгодную для фиванского жречества сторону, поскольку в самих Фивах оно поднимало значение власти верховного жреца.
Если бы победа осталась полностью за жречеством и старой знатью, то можно было бы ожидать, что победители примут меры к известному ограничению власти фараона в свою пользу. Но этого не произошло. Рамсес II в установлении почитания собственных изображений далеко превзошёл Аменхетепа III, а раболепная лесть двора ныне превращала царя в хозяина даже всей природы. В то же время, хотя владения в Сирии и Палестине уменьшились и были разорены, а бесконечные войны должны были истощить и самый Египет, никогда ещё не строилось столько храмов, как во вторую половину Нового царства. Вероятно, Харемхеб воздвиг, а последующие цари отделали изумительный чертог перед главным храмом Амона в Фивах площадью в 5 тыс. кв. м со 134 колоннами, из которых средние 12 — высотой в 21 м, а с архитравом — даже 24 м. На вершине любой из 12 колонн могло уместиться до 100 человек. Не менее величественным был вырубленный в Эфиопии в скале храм, известный ныне под именем Абу-Симбельского. Четыре изваяния Рамсеса II, высеченные из скалы у входа в храм, были высотой в 20 м каждое. Подобное каменное изваяние уцелело частично и в поминальном храме того же царя в Фивах (в так называемом Рамессее), значительно меньшие — на месте исчезнувшего храма Птаха в Мемфисе. Рамсес II сооружал множество храмов в Египте и Эфиопии. Груды обломков громадных сооружений видны и поныне на месте новой столицы Рамсеса II в северо-восточной части Дельты. Сооружения, воздвигнутые Сети I и его сыном в городе Абидосе, совершенно затмили всё созданное там прежде. Так же перед гробницами Сети I или Рамсеса III (IV) в Фиванских скалах терялись гробницы их предшественников времен XVIII династии.
Конечно, строительство второй половины Нового царства свидетельствовало о значении храмовой знати, но оно же бесспорно говорило о неисчерпаемых средствах и рабочей силе, находившихся в распоряжении фараоновской власти, которая могла привлекать к строительству массы населения всего Египта. Хозяйственное развитие Эфиопии, ставшей теперь полуегипетской страной, и Нижнего Египта, превратившегося в ведущую часть страны, в значительной мере, если не сполна, окупало урезку прежних сирийско-палестинских доходов.
Последние представители XVIII династии и цари XIX династии оставались согласно надписям царями, «творящими» сановников и выдвигающими «бедняков»». Выставлять себя простолюдином, возвеличенным милостью царя, было настолько принятым, что подобное прошлое приписывал себе иной раз даже вельможа, заведомо непростого происхождения. В этой связи нужно отметить, что в числе влиятельнейших людей в государстве при XIX— XX династиях были личные царские прислужники — «кравчие царя» (которым давались ответственные поручения); иные из них были безродными иноземцами (сирийцами). Свидетельством политики фараонов, направленной на то, чтобы найти опору своей власти среди средних и мелких рабовладельцев, является указ, изданный Харемхебом. Под страхом тяжёлых кар он запрещал должностным лицам и военным забирать у населения рабов, ладьи и т. п. Одновременно царь слагал с судей налог в пользу казны в видах пресечения взяточничества, от которого, конечно, страдали прежде всего люди незнатные. Харемхеб придавал большое значение своему указу и обнародовал его в виде надписей на камне в разных городах страны. Этот указ не только соответствовал интересам «всякого рядового воина и всякого человека, что в земле (египетской) до края её», но и был к выгоде самой царской власти, искавшей поддержку у средних слоев и мелких рабовладельцев. Должностных лиц он, разумеется, не исправил — известиями о порочности их полны источники того времени; ничему не научил он и судей — об их продажности во всеуслышание говорилось в сказках и даже в школьных прописях.
После Аменхетепа IV между старой знатью и жречеством Амона, с одной стороны, и новой знатью, связанной с мелкими рабовладельцами — с другой, было достигнуто какое-то соглашение. По всей вероятности, оно выразилось и в территориальном размежевании: Юг остался за Фивами, за старой столицей, за её могущественными храмами, а Север в силу его положения подле палестинской границы был естественным местом сосредоточения фараоновских войск. Обосновываясь на севере, фараон не только уходил из-под непосредственного влияния слишком сильной южной знати. Он мог обеспечить здесь до некоторой степени благоприятные условия для процветания новой знати, на которую он опирался, особенно в новой столице, где старой знати не было, как не было её и в созданной в своё время Аменхетепом IV столице Эль-Амарна. Сосредоточение в Нижнем Египте вооружённых сил, высшего управления и двора не могло не сказаться на его значении. Если ещё в середине XVIII династии Нижний Египет был для столичных вельмож страной на отлёте, до того получужой, что поставки оттуда чуть ли не приравнивались к иноземной дани, то теперь Север стал ведущей частью государства, и мы имеем достаточно указаний на царившее там хозяйственное оживление.
В центре военной политики преемников Аменхетепа IV стоял вопрос о Палестине и Сирии. С начала XIX династии, основанной Рамсесом I, преемником Харемхеба, разгорелась длительная борьба с хеттами, которая, однако, не привела к восстановлению в полном объёме державы Тутмоса III. На первых порах победы Сети I, сына Рамсеса I, увенчались возвращением из-под власти хеттов вновь под египетское господство важного государства Амурру в Сирии. Но события последующего царствования Рамсеса II, сына Сети, доказали бесперспективность дальнейшей борьбы. Решительная схватка с хеттами произошла под стенами сирийского города Кадеша (см. Битва при Кадеше) в 5-м году правления Рамсеса II (по принятой некоторыми советскими исследователями хронологии — в 1312 г. до н. э.).
Обманутый ложными вестями об отходе отрядов хеттов на север Сирии, фараон с одними авангардными частями своих сил встретился здесь лицом к лицу со всей громадою вражеских войск. Значительная часть египтян была смята и рассеяна неожиданным нападением хеттских колесниц. Сам фараон с горсткой воинов был окружён двумя с половиной тысячами колесниц, к которым затем прибавилась ещё тысяча. Отчаянная самооборона Рамсеса была бы в конце концов сломлена. Однако в решительный момент со взморья на выручку подоспел отборный отряд воинов, шедший, по приказу Рамсеса, западнее, отдельно от главных сил; кроме того, подошла также и спешно вызванная часть отставшего войска. Поле битвы осталось за фараоном, но город, конечно, взят не был.
У стоявшего подле города царя хеттов Муватталлу (Муваталли II) оставалось ещё 17 тыс. свежих бойцов, в основном пехотинцев, которых он так и не двинул в сражение. Земляки царя Муватталлу — сами хетты — являлись только ядром его войска, в остальном оно состояло из жителей покорённых и союзных областей Малой Азии и Сирии.
Египтяне рассказывали, что царь хеттов будто бы не оставил у себя в стране ни серебра, ни золота, дочиста обобрал её и отдал всё своим союзникам.
В течение последовавшей затем 16-летней борьбы, судя по имеющимся источникам, хетты избегали схваток в открытом поле, предпочитая укрываться в сирийских крепостях. Но хетты были сильны поддержкою сирийско-палестинских подданных фараона, чуть ли не поголовно восставших против него вскоре после Кадешской битвы.
Как опустошительный смерч носился Рамсес по своим непокорным владениям, сокрушая крепости, уничтожая леса, угоняя жителей. Египетские войска прорывались до самых подступов к Малой Азии и в отличие от времён Тутмоса III, войско Рамсеса уже умело справляться с крепостями. Однако итог этих побед был скромным. В 21-м году своего царствования Рамсес заключил мир с новым хеттским царём Хаттусили III, затем последовал союзный договор, и, наконец, фараон женился на дочери своего нового союзника. Основная часть Сирии, включая государство Амурру, осталась за хеттами, и только на средиземноморском берегу египетские владения несколько выдавались на север.
Полагают, что причина уступчивости обеих сторон крылась в угрозе владениям обоих царств со стороны Ассирии, войска которой в это время, после разгрома Митанни, появились на Евфрате.
Рамсесу II, царствовавшему 67 лет, наследовал один из его многочисленных сыновей — Меренптах (вторая половина XIII в. до н. э.). Его равнодушие к Амону, к Фивам, и приверженность к мемфисскому Птаху, к Нижнему Египту, сквозили как в его титуле, так и во всём поведении. В надписи в храме Амона в Фивах не ему, а нижнеегипетскому богу Меренптах приписал даже избавление Египта от первого грозного натиска ливийцев и средиземноморских племён — «народов моря». Шестичасовая битва, стоившая пришельцам до 8500 убитыми и свыше 10 тыс. пленными, кончилась победой египтян. Враг бежал. Внешняя опасность миновала, но внутри назревала ещё большая угроза.
Конец XIX династии — самая бурная пора Нового царства, но полностью разобраться в характере происходивших событий трудно за скудостью сведений. В какой-то мере причиной смуты были обострившиеся противоречия между ведущими в то время общественными силами Севера и Юга.
Ослабление государственной власти рабовладельцев было важным условием для усиления борьбы эксплуатируемых трудящихся масс. Единственный связный, хотя и малопонятный, рассказ об исторических событиях конца XIX династии изложен от имени Рамсеса III (IV), третьего царя XX династии.
Он сообщает нам о вспыхнувшем мятеже, во главе которого встал сириец Ирсу. Мы узнаём также, что в это время «один соединился с другим», «один убивал другого — знатные и бедные», имуществу богачей был нанесён ущерб, с богами в ту пору «обращались, как с людьми», не было почёта храмам и жречеству. Знать подавила это движение, фараон Сетнехт «убил злоумышленников» и «выправил землю до края её, бывшую мятежной».
Что это был за сириец, который захватил власть в Египте в эти годы, и какое участие принимали в этом восстании рабы, мы, к сожалению, не знаем. Как и всегда в истории древнего Востока, источники, составленные представителями господствующего класса, крайне скудно освещают движения трудящихся. По-видимому, однако, произошли серьёзные выступления низов египетского общества, которые потрясли до основания всё здание государства Нового царства.
Подавивший восстание в стране Сетнехт был основателем XX династии (около 1200 г. до н. э.). В то время борьба внутри класса рабовладельцев притихла. Этому не могла не способствовать необходимость обороняться от внутреннего и внешнего врага, необходимость, которую почувствовали все рабовладельческие слои общества.
При сыне Сетнехта, Рамсесе III (по обычному счёту, некоторые исследователи именуют его Рамсесом IV, считая Рамсесом III Рамсеса-Саптаха, царя конца XIX династии), Египет трижды подвергался нашествиям переселявшихся иноземных племён. В 5-м году царствования Рамсеса III (IV) это были ливийские племена.
Ливийские полчища были разбиты Рамсесом в кровопролитной битве, стоившей им свыше 12500 человек убитыми. В 8-м году фараон разбил на суше и на море двигавшиеся с севера вдоль финикийско-палестинского побережья «народы моря». Кое-кто из разбитых врагов, в частности филистимляне, не упоминавшиеся Меренптахом, осели затем на палестинском побережье, должно быть, с разрешения фараона. В 11-м году ливийское племя максиев вновь напало на Египет; ливийцы опять были побеждены и бежали, потеряв убитыми около 2200 и пленными свыше 2 тыс. человек (одну треть последних составляли женщины и дети). Рамсес вёл также наступательные войны в Сирии и, возможно, проникал со своим войском далеко на северо-восток, но упрочить свои завоевания он не смог.
Рядом с египетскими пехотой и колесничным войском постоянно упоминаются теперь иноплеменные части. Шерданы и ливийцы в войске имелись и прежде, но никогда ещё они так не выдвигались. Мирволя храмам, Рамсес III (IV) освободил их от существовавшей ранее обязанности сдачи в воины каждого десятого из их людей. Учитывая обширность храмовых владений, понятно, что причинённый этим ущерб вооружённым силам трудно было возместить иначе, как усиленным набором в войско иноплеменников, в том числе и недавних врагов — ливийцев и филистимлян. Высказывается предположение, что причиной умножения иноземных частей был и страх знати перед собственным народом.
Преданность свою храмам фараон засвидетельствовал и богатыми дарениями. Он давал дары не только большим храмам, но и второстепенным. Всё это проделывалось в то время, когда ремесленники на самом царском кладбище голодали и отказывались дальше работать, а сам верховный сановник отвечал на их укоры ссылкой на пустоту государственной житницы. Предполагают, что именно расточительство фараонов и обогащение храмов привели к расстройству экономики Египта.
Рамсес III (IV) пал жертвой придворного заговора на 32-м году своего царствования. Вновь дала о себе знать обострившаяся борьба внутри правящих кругов. Судя по сохранившейся записи судебного следствия, в деле были замешаны высокопоставленные и не высокопоставленные лица, прочившие на престол одного из царевичей. Окрепшая было в борьбе с сирийцами и иноплеменными нашествиями царская власть быстро стала ослабевать, не будучи в состоянии совладать с взаимно враждовавшими силами Юга и Севера, ведшими страну к расколу.
Последующие восемь царей, носивших всё то же громкое имя Рамсес — от IV до XI (или от V до XII), — были бессильны перед лицом нараставшего распада их державы.
В XII в. до н. э., при Рамсесе III (IV), в Палестине ещё имелись египетские крепости и храмы, и целые города принадлежали Амону. Остатки египетского владычества сохранялись там, по-видимому, ещё при Рамсесе VI (VII), но в середине XI в., при Рамсесе XI (XII), в Палестине и Сирии не оставалось уже и тени египетской власти. Одна Эфиопия ещё покорялась египетскому наместнику.
Не менее отчётливо падение власти последних Рамсесов сказывалось и внутри страны. Если ещё Рамсес III (IV) вынужден был ограждать городские храмы в средней части Египта крепкими стенами на случай ливийских вторжений, то в конце XX династии даже в самих Фивах работы на царском кладбище неоднократно прерывались из-за неспокойного положения. Сами царские гробницы на западном берегу Нила у Фив, не говоря уже о частных, подвергались ограблению со стороны населения.
Ослабевшей царской власти на севере противостояло всё более и более обособлявшейся жреческое царство на юге. Юг оказался в руках верховных жрецов Фив, как глав крупнейшего храмового хозяйства Амона. При Рамсесе IX (X) имела место какая-то «война» против верховного жреца Аменхетепа, но в общем верховные жрецы прочно сидели в своём городе, не в пример фараонам на севере. За время от Рамсеса IV (V) до Рамсеса IX (X) на престоле сменилось шесть царей, а в Фивах только три верховных жреца. Эти трое были отец и два его сына, так что владением Амона долгие годы управлял один жреческий дом. При Рамсесе XI (XII) верховный жрец Амона Херихор совмещал свою жреческую должность со званием верховного сановника, заведованием государственной житницей, начальством над войском и управлением Эфиопией. Он был уже наполовину царём.
Противоборствующие общественные силы, сосредоточенные на севере и на юге, не будучи в состоянии одолеть друг друга, вели страну к распаду на две части. Единая государственная власть при этих условиях становилась номинальной.
В середине II тыс. до н. э. Вавилония в результате внутренних процессов и внешних вторжений теряет свою ведущую роль в рабовладельческом мире. Ассирия постепенно становится наиболее сильной из переднеазиатских держав, но её политическая мощь начинает ощущаться в полной мере лишь в последней четверти II тыс. Преобладающее положение среди рабовладельческих держав в середине II тыс. переходит к Египту.
Период Нового царства, начавшийся с поражения и изгнания гиксосов, завоевавших большую часть Египта в конце Среднего царства, продолжался около 500 лет, в пределах с XVI по XII в. до н. э. На него приходятся три манефоновские династии:
Время Нового царства является периодом дальнейшего роста рабовладельческих отношений и значительного развития рабовладельческих хозяйств частных лиц. Царская власть в это время пытается опираться на более широкие слои рабовладельцев, стремясь к ограничению могущества знати. Именно опора на более широкие слои свободного населения позволила царям Фив, возглавлявшим южное царство, которое было более или менее независимым от гиксосов, захвативших Северный Египет, встать во главе борьбы против иноземных завоевателей.
В период Нового царства Египетское рабовладельческое государство уже не было ограничено, как прежде, лишь долиной Нила ниже первых порогов. Война с иноземными завоевателями сменилась захватническими походами за пределы Египта. Фараоновское царство стало громадной по тем временам державой. Однако львиную долю добычи от этих походов получила знать, тогда, как народные массы терпели нужду и лишения. От времени Нового царства до нас дошли сведения о выступлениях ремесленников, о восстаниях народных масс в конце правления XIX династии.
Важная особенность египетского производства в период Нового царства — это широкое применение для изготовления орудий труда (начиная с XVIII династии) наряду с медью также искусственного сплава меди с оловом — бронзы.
От середины XVIII династии имеются изображения отливки даже таких больших предметов, как храмовые двери. Из бронзы изготовлялись и кованые изделия. Однако медь в естественном виде продолжала широко употребляться и в Новом царстве. Нет оснований полагать, что недавно открытые в Египте скудные месторождения олова были уже известны в древности; поэтому олово или сплав меди с оловом должны были в период Нового царства быть привозными.
Железо также упоминается источниками – от Нового царства сохранилось некоторое количество железных изделий, но ещё в конце XVIII династии железо считалось чуть ли не драгоценным металлом и изделия из него подчас бывали оправлены в золото.
При значительной ценности меди и бронзы и необычности железа население продолжало пользоваться и каменными орудиями. Неоднократно при раскопках находили кремнёвые лезвия от деревянных серпов; в таком крупном городе, как Гермополь, были обнаружены там, где, по-видимому, жила беднота, не только такие лезвия, но также кремнёвые ножи, ножички, скребки. Тем не менее, Новое царство относится уже целиком к бронзовому веку.
Можно назвать целый ряд и других существенных изобретений и усовершенствований в области техники, впервые тогда применённых или получивших заметное распространение.
Ткацкий станок времени Среднего царства был горизонтальным, его обслуживало двое или трое работников. Не позже середины XVIII династии появился вертикальный станок, требовавший всего одного ткача, и только при особой ширине тканей нужны были два ткача; на таком станке удобно было ткать и более широкие ткани.
Прежде медники раздували горн ртом через трубки; в середине XVIII династии появляются уже ножные мехи, причём каждый из двух медников, раздувавших горн, орудовал двумя мехами. Управление одновременно несколькими орудиями было характерно и для некоторых других новоегипетских производств. Сверлильщики бус приводили в движение сразу до пяти свёрл вместо одного, а прядильщик мог работать одновременно на двух подвесных прялках. На изображениях времени XVIII династии можно видеть немало орудий ремесла, не встречавшихся на изображениях более ранних периодов.
Большие усовершенствования наблюдаются и в устройстве сельскохозяйственных орудий. Плуги с отвесными рукоятками и с перемычками поперёк них, бывшие в период Среднего царства ещё редкими, стали теперь общепринятыми и снабжались вверху рукояток отверстиями для рук. Земляные комья размельчались при пахоте уже не одними мотыгами, но и молотами на длинных палках. Для отдирания семян льна пользовались гребнеобразной доской. В садоводстве применялись для поливки водоподъемные журавли (шадуфы).
Изготовление стекла развилось в большую ремесленную промышленность. Уже от XVIII династии до нас дошло много стеклянных сосудов и мелких поделок из цветного стекла. Было найдено несколько стеклодельных мастерских как времени XVIII династии, так и более позднего.
В сооружениях Нового царства изредка попадается обожжённый кирпич. Всюду заметно новое. Из меди отливались полые изображения. Полива на посуде при XVIII династии достигла прочности, несвойственной прежней. Применялись разные средства для окраски стекла. Приготовлялось при помощи окиси железа золото со светло-алой поверхностью. Следует упомянуть, что мумификация достигла непревзойдённого совершенства именно при XVIII—XIX династиях. Это говорит о росте знаний в области прикладной химии. Значительное распространение получили колёсные повозки. Хотя колесницы-двуколки употреблялись для военных нужд или для выездов знати, а для перевозки тяжестей по-прежнему служили сани, но на колёсных повозках, запряжённых быками, ещё в середине XVIII династии из Финикии на Евфрат были перевезены для фараона военные суда. Известно об отправке значительного количества повозок с бычьими упряжками в каменоломни при XX династии.
Большие перемены наблюдались и в скотоводстве. Распространившаяся со времени гиксосов лошадь, небольшая и очень стройная, не имела применения в производстве: она ходила лишь в боевых и выездных колесницах. Но коневодство, обслуживавшее колесничное войско, было поставлено широко. Много лошадей египтяне захватывали во время войн в Сирии и Палестине; лошадей получали оттуда и в порядке дани. Теми же путями поступало оттуда много крупного рогатого скота и ещё больше мелкого, а также ослы. Появляются также мулы. Эфиопия в качестве дани присылала быков; быков и ослов захватывали там и во время войн. Древняя овечья порода с развесистыми рогами, не дававшая шерсти, была окончательно заменена современной. Мотки какой-то шерсти дошли до нас от конца XVIII династии. Хотя изображение верблюда рядом с человеком имеется ещё от времени VI династии, однако древнейшие изображения «корабля пустыни» с поклажею относятся к Новому царству.
Источники пестрят названиями полезных растений, до того времени не употреблявшихся (в числе их такие, как чечевица). Ещё при XVIII династии с берегов Южного Красноморья были привезены и посажены в столичном храме деревья, дающие благовонную смолу. Имеются данные о посадке иноземных растений в Нильской долине и при XX династии.
В течение предшествующих столетий внутренняя торговля не играла большой роли. Даже слово «торговец» засвидетельствовано только со времени Нового царства. И в период Нового царства экономика продолжала оставаться в основе своей натуральной, но всё же внутренний обмен при XVIII династии был уже достаточно оживлённым. Это доказывает, в частности, дошедший до нас любопытный торговый дневник. Из него видно, что некое храмовое хозяйство передавало ежедневно торговцам бычьи головы, хребет, ноги, куски мяса, вино, печенье, хлеб, куски пирогов. Так делалось изо дня в день с редкими пропусками. В дневнике поименованы три или четыре торговца. Цена переданных припасов указана в серебре или золоте. Выходит, что имелся значительный круг покупателей съестных припасов и был налажен сбыт остатков — очевидно, храмовых жертв. В школьной рукописи времени XX династии описано, как торговцы едут вниз и вверх по течению и доставляют «вещи» одного города в другой. Часто торговцы являлись представителями храмов и подчинялись в них особому начальнику или тому или иному жрецу. Во второй половине Нового царства известны торговцы, находившиеся на службе у частных лиц — начальников воинов, храмовой певицы; в одном случае такой торговец был рабом своего господина.
Тем не менее, денежное обращение было развито ещё слабо. Главным мерилом стоимости уже при XVIII династии было серебро, хотя употреблялось и золото: во вторую половину Нового царства слово «серебро» значило также «деньги». При XIX—XX династиях с серебром соперничала медь. Несмотря на приток серебра из Сирии, Палестины и смежных стран, отношение стоимости золота к стоимости серебра ещё в середине XVIII династии было 5:3; отношение серебра к меди было при XIX династии 100:1, в конце XX — 60:1.
Чеканной монеты не существовало, её заменяли следующие весовые единицы золота, серебра, меди: при XVIII династии— дебен, равный 91 г, и его 1/12 — шат, равная приблизительно 71/2 г; при XIX— XX династиях — тот же дебен и более удобная для расчёта 1/10 часть его — кедет равная 9,1 г. Платили иногда деньгами, но даже при XX династии не видели особой разницы в том, получить ли 1 мешок зерна или 1 дебен серебра. Обыкновенно же меняли по старинке предметы на предметы, однако предварительно оценив их на деньги. Так, в конце XVIII династии рабыня была продана за 2 коровы и 2 телят, оценённых в 2 дебена и 4 шата. При XIX династии рабыня была куплена за 1 передник, 1 простыню, 1 полотняную одежду, 3 одежды тонкого полотна, 1 такую же одежду иного покроя, 10 рубах, 3 медные чаши, 1 медный котёл, 1 медную кружку, около 1 кг медного лома и 1 кружку мёду, оценённые все вместе в 373 г серебра.
Подвергая ограблению окрестные страны, Египет умножал запасы сырья для ремесленного производства и продовольствия, увеличивал поголовье скота. Хотя синайские рудники усиленно разрабатывались, значительная часть наличной в Египте меди происходила не оттуда. Из одного похода в Сирию и Палестину фараон Аменхетеп II (середина XVIII династии) привёз не менее 45,5 т. меди. В мирное время при XVIII династии медь доставлялась не только сирийскими и палестинскими данниками, но и в виде полуобязательных даров с острова Кипр.
Золото потреблялось с баснословной расточительностью – основным источником его были, конечно, не местные прииски в восточной пустыне, а эфиопские рудники. При XVIII династии золото было едва ли не основной данью Эфиопии. Кроме того, большое количество его вывозилось во время походов из Сирии и Палестины. Так, упомянутый Аменхетеп II из одного похода привёз свыше 600 кг золота. В мирное время, впрочем, сирийско-палестинская дань золотом была (в середине XVIII династии) в десятки, если не в сотни раз меньше эфиопской. Зато Эфиопия не вносила ни серебра, ни свинца, ни меди; эти металлы Египет получал от сирийских и палестинских данников, а также забирал во время сирийско-палестинских походов. Когда египетские войска при XVIII династии подступали к границам царства хеттов, оттуда фараону слали в дар серебро, которым была богата Малая Азия. В те времена свинец присылал, возможно, и кипрский царь.
Несмотря на то, что добыча бирюзы на Синайском полуострове шла своим чередом, её забирали и во время походов фараонов XVIII династии в Палестину и Сирию; оттуда же в виде добычи и дани поступал камень лазурит; его дарили фараонам XVIII династии также цари Двуречья и, возможно, Кипра. Полудрагоценные камни при XVIII династии и позже поставляла также Эфиопия.
Строевой лес в то время рубили на Ливане. При XVIII династии известно использование для кораблестроения эфиопского леса, но в основном лес для постройки египетских военных кораблей поступал из Финикии. Ценное дерево вывозилось из Сирии и Палестины как добыча и дань или доставлялось в дар хеттами и, возможно, Кипром. Эфиопия поставляла чёрное дерево, привозившееся и из Южного Красноморья.
Слоновая кость была одним из видов эфиопской дани, но её слал в дар при XVIII династии также Кипр: в Северной Месопотамии тогда ещё водились слоны, и Кипр, вероятно, получал слоновую кость оттуда.
Не приходится и говорить, сколько зерна и иных припасов захватывалось на месте или получалось в виде подати, особенно на севере.
Не без оснований полагают, что сношения с Южным Красноморьем были облегчены каналом, прорытым между Красным морем и Нилом на северо-востоке Египта — грандиозным сооружением для того времени.
Использовались шире и местные источники сырья. Исполинское строительство храмов времён Нового царства в Фивах впервые привело к широкому использованию песчаниковых каменоломен, находившихся в Южном Египте.
При богатстве страны сырьём и беззастенчивом захвате его у соседей потребность во внешней торговле должна была быть ограниченной. Переписка фараонов конца XVIII династии с крупными державами Ближнего Востока и подчинёнными царями Сирии и Палестины о торговле в точном смысле слова говорит очень мало. Обмен подарками между фараонами и главами других крупных держав, хотя и граничил с торговлей, всё-таки ею не был. Эти подарки были вначале скорее всего односторонними, так как цари Передней Азии задабривали ими фараона, стремясь освободиться от военной угрозы; позже, например, вавилонские цари выпрашивали у фараона золото, а тот своими золотыми подачками стремился подчинить их своей воле; переднеазиатские цари не могли при этом расплатиться с Египтом сколько-нибудь равноценными дарами.
В сирийско-палестинских владениях Египта в конце XVIII династии царил произвол, и местные владетели вместе с представителями египетской власти грабили купцов вавилонского царя. Последний же, жалуясь фараону, указывал на затруднительность при таких условиях езды по Сирии и Палестине с вавилонской стороны — для купцов, а с египетской — не купцов, а послов.
Знаменитое плавание в середине XVIII династии судов с воинами фараона-женщины Хатшепсут в Южное Красноморье (страну Пунт) было скорее грабительским, чем торговым предприятием. Египетский посол принёс в дар местной богине сосуды с жертвенными припасами и «всякие добрые вещи»: 1. Кольца
При отплытии же обратно египетские суда были нагружены до отказа всевозможными травами, грудами благовонной смолы и производящими её деревьями, чёрным деревом, разным другим ценным деревом, слоновой костью, золотом, курениями, притираниями, а также обезьянами, борзыми, шкурами барсов и, наконец, невольниками и их детьми. Посольство сопровождалось установлением египетского господства над Пунтом. Местные вожди отбыли вместе с египтянами в столицу на поклон царице. Сами египтяне считали дары Пунта данью.
Тем не менее, торговый обмен с заграницей не был чем-то необыкновенным, по крайней мере во вторую половину Нового царства. На храмовых судах плавали особые торговцы и закупали нужное для храмов. В школьных прописях XIX династии о богаче говорится, как о хозяине судна, которое ходило к восточному побережью Средиземного моря.
В школьных прописях упоминаются вавилонские жеребцы, быки страны хеттов, кипрские коровы, масло страны хеттов и Месопотамии и т. п. Из другой прописи мы узнаём о копьях страны хеттов. При раскопках новой столицы фараона Аменхетепа IV (конец XVIII династии) были обнаружены здания, в которых, по-видимому, останавливались микенские купцы.
Рабовладение достигло в Новом царстве невиданного ранее распространения. Рабами владели часто даже люди со сравнительно скромным общественным положением:
В указе начала XIX династии, освобождавшем храм Осириса в Абидосе от всякого рода государственных повинностей и возбранявшем посягательства на его имущество и права, запрещалось, в частности, должностным лицам посягать на рабочий люд этого храма в Эфиопии. Указом запрещалось забирать их, а также их жён и рабов в другой округ в порядке пахотной, жатвенной или иной повинности под страхом жестокого избиения виновного и отдачи его на работу в храм в возмещение за каждый день, проведённый храмовым человеком у виновного. Таким образом, у храмовых работников могли быть свои рабы; среди этих храмовых работников оказываются «блюстители пашен, земледельцы, садовники, виноградари, [команды?] грузовых судов, [доставляющие] грузы, торговцы с чужеземными странами, золотоискатели, промыватели золота, судостроители и всякий, кто творит дело своё» в храме. Дальше запрет распространялся на храмовых пастухов и их рабов. Запрещение посягательств на жрецов, волхвов и различных храмовых служащих, их жён и рабов было оговорено особо.
В конце XVIII династии один пастух имел по меньшей мере раба и двух рабынь, привратник — не менее трёх невольниц; во вторую половину Нового царства в гробницах двух второстепенных жрецов было изображено — у одного 7 рабынь с детьми, а у другого — 9 рабов, мужчин и женщин. В начале XVIII династии сын корабельного воина, сам служивший воином и только впоследствии выслужившийся в начальники гребцов, владел 9 рабами и 10 рабынями, которые все или почти все были получены им до производства в начальники. При XIX династии, по школьному поучению, мальчика, принятого для обучения на колесничного бойца, сопровождали 5 рабов, из которых ему, правда, там оставляли только двух.
А как рьяно и упорно такие люди добивались рабов! Ещё в начале борьбы с гиксосами войско царя вело себя «наподобие львов» при захвате добычи, в первую очередь рабов, и делило добытое «с радостным сердцем». В начале XVIII династии раздача пленных служила главным средством поощрения воинов. Некий «боец властителя» при XVIII династии, сопровождая своего царя, «добыл» «людей 46 голов», судя по всему, для себя.
Во время междоусобиц в самом Египте при XX династии воин-эфиоп захватил себе раба, которого потом продал.
Жажда приобретения рабов обуревала людей не только на войне. При XIX династии одной горожанке, супруге должностного лица, так понравилась у торговца девочка-сириянка, что покупательница заняла у знакомых разные предметы, чтобы заплатить ими продавцу. В конце XX династии жена одного садовника, разжившись краденым на кладбище добром, выменяла его на рабов. При XVIII династии охотно покупали у рабовладельцев даже отдельные «дни» его рабынь. Подобные сделки заключались иной раз между самыми близкими родственниками. От одного пастуха сохранилось пять сделок о найме им рабынь. В конце XVIII династии при покупке рабыни один раз было дано скота на 28 шат, или 210 г серебра; для сравнения укажем, что, например, корова тогда стоила 6—6 ½ шатов, 1 арура, или 0,27 га, пахотной земли стоила 2 шата, коза — ½ шата.
Во вторую половину Нового царства цены на рабов бывали и значительно выше. Так, за девочку-сириянку, упоминавшуюся выше, было дано вещей на 373 г серебра; в конце XX династии за раба заплачено было серебром, медью, зерном и одеждою общей стоимостью более чем на 360 г серебра. Впрочем, в конце той же XX династии раб был куплен однажды и за 182 г серебра. В это время за один грамм серебра можно было купить 72 1/2 литра зерна.
Погоню за рабами, покупку их, несмотря на дороговизну, нельзя объяснить иначе, как возросшей потребностью небольших хозяйств в рабском труде.
Когда основатель Нового царства Яхмес I награждал своего корабельного воина рабами, он каждый раз давал и наделы пахотной земли: в первый раз он дал 5 «голов» и 5 арур, во второй раз — 3 «головы» и тоже 5 арур. В первом случае так была награждена вся дружина гребцов. Надпись конца Нового царства из Эфиопии сообщает о передаче в наследственное владение храмовой певице земли и одновременно рабов и рабынь из имущества («вещей») некоего начальника житницы.
Особенно много рабов было сосредоточено в хозяйствах царей и храмов. В них основным источником рабочей силы были победоносные войны с соседями и дань с них.
В середине XVIII династии фараон Аменхетеп II из одного похода в Сирию привел 89600 человек (так по итогу, приводимому самой надписью; при подсчёте отдельных слагаемых получается даже 101218). Прочие известные количества пленных при XVIII династии далеко отстают от этого числа; обычно число пленных не превышало трёх, а то и одной тысячи и даже нескольких сот человек. Сам Аменхетеп II из другого похода в Сирию и Палестину привёл только 2015 человек. Однако в конце XIX династии при фараоне Меренптахе было взято свыше 9 тысяч пленных из числа нападавших на Египет племён. Поскольку войны были постоянным явлением, приток пленных должен был быть значительным. Количество людей, поступавших за год в виде дани из Сирии и Палестины, составляло в середине XVIII династии, при фараоне Тутмосе III, несколько сот человек (наибольшее из сохранившихся чисел — 700 с лишним человек). Из Южной Эфиопии, если судить по уцелевшим данным, поступало тогда в год не более 100 с лишним человек (наибольшее число — 134); Северная Эфиопия, по тем же данным, ограничивалась присылкой в год от 10 до 30 человек. Пленников гнали связанными вместе верёвками за шеи, с руками, зажатыми в деревянные колодки или скрученными так, что это вызывало невероятные мучения. Во вторую половину Нового царства пленников клеймили, как скот, калёными печатями с царским именем.
Значительная часть пленных поступала в храмы, преимущественно в храм Амона — бога Фив и покровителя царей Нового царства. О приводе пленных для храма Амона постоянно упоминается в египетских надписях времени Нового царства. За очень, по-видимому, короткий промежуток времени фараон Тутмос III (XVIII династия) пожертвовал Амону 1588 сирийцев и ещё какое-то число эфиопов. Рамсес III (IV) в начале XX династии отдал главному храму Амона 2607 сирийско-палестинских и эфиопских пленных, а храму Птаха — 205.
Отборнейшие рабы работали в храмовых мастерских-складах, где приготовлялись жертвоприношения. В середине XVIII династии пленными были полны и ткацкие мастерские Амона, там они изготовляли разные виды полотна — от грубого до тончайшего. Подневольные ткачи получали на год вперед умащение и одежду, что предполагает наличие у них особого жилища или, по меньшей мере, отдельного хранилища; во вторую половину Нового царства рабыни при ремесленном отряде столичного кладбища получали зерновое довольствие на месяц вперёд. Пленные использовались при XVIII династии в храме Амона также в кирпичном производстве и на строительстве. От времени XIX династии имеется как будто указание на рабов в числе корабельных людей храма, хотя неизвестно, были ли они иноземцами.
Многие иноплеменные рабы делались храмовыми земледельцами. В середине XVIII династии Тутмос III отдал часть пленных храму Амона «в земледельцы, чтобы обрабатывать поля, чтобы производить зерно, чтобы наполнять житницу (владений, предназначенных для) жертв богу». В конце той же династии Аменхетеп III отдал пахотную землю и земледельцев из числа пленных своему храму в Мемфисе, Поминальный храм того же царя в Фивах был окружён целыми деревнями, населёнными пленными сирийцами. Рабы в качестве земледельцев были в то время вполне обычным явлением. В писцовой книге XX династии в числе «земледельцев» и иных держателей наделов названо свыше 10 рабов. Имеется даже известие о продаже рабами земли на сторону.
Велико было, конечно, непроизводительное использование иноземных рабов. Перед колесницей богача бежали эфиопы-скороходы; царю при XIX династии многочисленные принаряженные чужеземные юноши не только варили пиво, но и прислуживали кравчими и состояли в царских опахалоносцах.
С другой стороны, источники времени XIX династии говорят, что иноземцы выполняли и такие работы, как перетаскивание камней. На изображении середины XVIII династии пленные сирийцы изготовляют кирпич и кладут стены под надзором надсмотрщиков, вооружённых палками. Чего стоили «мирные» походы в каменоломни, видно хотя бы из того, что за один поход при XX династии из более чем 8 тыс. участников, в числе которых было не менее 800 иноплеменных работников, умерло 900. Сохранилось письмо военачальника другому военачальнику о погоне за беглыми, по-видимому, казёнными рабами.
Но не все пленные превращались в рабов. Пленные морские разбойники — шерданы (может быть, предки сардинцев) были сделаны царскими телохранителями. Если при XVIII династии неоднократно, но глухо говорится об укреплённых местах с поселенцами из пленных, то при XX династии подробно рассказывается, как пленные ливийцы с жёнами и детьми, хотя и поголовно клеймённые, поселены были в крепости под начальством собственных племенных или родовых старейшин. Скот у пленников был отобран, но они, как воины, получали от казны содержание. Об эфиопах, присланных в середине XVIII династии в виде дани, сказано, что они предназначались в «провожатые» — возможно, их использовали как вестовых.
Широкие слои египетского народа — «дети народа» — резковался и переучитывался на предмет наложения на него разного рода тягот. «Смотры», которым подвергался народ, выражались не в одной переписи — таковой при XVIII династии подвергались вместе с людьми скот и птица, — эти смотры производились и для назначения на ту или иную работу. О таких «смотрах» говорится в одном из памятников: «Делают смотр всякому народу, берут из них лучших. Отдают мужчину в воины, юношу в новобранцы». Но так брали не только в войско: «Выходит ребёнок из утробы матери своей — простирается (уже) перед начальником. Мальчик — провожатый (т. е. прислужник) у воина, юноша — новобранец, старик отдан в земледельцы, мужчина — в воины, хромой — в привратники, слепой — в откормщики быков». «Смотр» имел целью и учет «знающих мастерство», «знающих (как пользоваться) руками своими».
Приведённые слова школьного поучения времени XIX династии: «старик отдан в земледельцы»— не случайны. В письме того же времени говорится о «старике из воинов», отданном в «земледельцы». Указ начала XIX династии предписывал отдачу в «земледельцы» храма — после избиения или изувечения — всякого должностного лица, покусившегося на храмовые землю и скот или не внявшего жалобам храмового человека. В одном случае указ добавлял, что жена и дети виновного подлежали отдаче в распоряжение домоправителя храма.
Большинство из известных поимённо подобного рода «земледельцев» имело наделы на царских и храмовых землях; они подчинялись начальникам, находились у них под «палкой». Известны также земледельцы частных лиц.
Египтяне-«земледельцы» назывались «царскими людьми». В писцовой книге времени XX династии сплошь и рядом «земледельцами» числятся лица, лишь между прочим державшие тот или иной надел, в том числе даже жрецы, и не из низших. В «земледельцах» числились иногда состоятельные люди, вносившие со своих наделов большое количество зерна. При XIX династии храмовые «земледельцы» сами могли иметь рабов. Таким образом, «земледельцами» египтяне называли людей неоднородных в социальном отношении. Рабами они не были. Среди земледельцев имелось, вероятно, немало общинников. Лишь немногие среди общинников-земледельцев разбогатели, значительная же масса их беднела.
Школьные поучения времени XIX—XX династий не случайно предупреждали о невзгодах, ожидающих земледельца.
Разумеется, наиболее значительная часть земледельцев не была состоятельными людьми.
По школьным поучениям, земледелец возделывает свой надел, живёт своим домом с женой и детьми. Земледелец сам приготовляет своё рабочее снаряжение: днём изготовляет деревянные земледельческие орудия, ночью вьёт верёвки. Это он делает, пока пашня затоплена разливом. Когда вода ушла, земледелец идёт нанимать рабочий скот для пахоты. За сохранность его земледелец отвечает перед заведующим быками. Посевное зерно может также не принадлежать самому земледельцу, и, если он бесхозяйственно расходует зерно, за которое ему надлежит быть в ответе, он ничего уже не получит взамен. Земледельцу заранее назначено, сколько зерна он должен представить. Из деловых бумаг можно усмотреть, что снабжался посевным зерном даже и иной зажиточный земледелец. Урожай подлежит описи, и если почему-нибудь предъявить нечего, земледельца избивают и связанного бросают головой вниз в колодец. Соседи же спасаются бегством (это объясняется тем, что они, возможно, были связаны круговой порукой). О бегстве земледельцев с царских угодий говорит и письмо конца XIX династии: земледельцев побил начальник дворцовой конюшни, и они бежали, бросив свои наделы. Земледелец, насильственно разлучённый со своим наделом, как гласит письмо того же времени, продолжал работать на новом месте, а прежний надел его лежал невозделанным. Хотя земледельческие наделы, бывало, переходили по наследству, земледельцы отнюдь не были прикреплены к земле.
В начале XX династии заведующим быками храма Амона было направлено письменное предписание ряду лиц: двум стражникам, доверенному, двум земледельцам и всем пастухам некоего «жертвенника» Амона — отправиться с присланным слугою отбывать повинность на полях. Как протекали работы на царских нивах, рассказывает письмо-пропись конца XIX династии, в котором молодой писец отчитывается перед наставником или управляющим. В полдень, когда ячмень «горяч», писец отряжает работников подбирать колосья, отпуская лишь тех, кто внёс урок подобранными накануне колосьями. Каждому жнецу писец выдаёт ежедневно хлеб, а трижды в месяц отпускает масло для умащения. Особо писец докладывает об учёте ослов, доставляющих ячмень на гумно. Изображения полевых работ в гробницах знати дополняют такие письменные свидетельства. В первой половине XVIII династии номарх, заведовавший также пашнями в южной части государства, изобразил себя надзирающим за пахотой, уборкой урожая, обмолотом и погрузкой зерна на суда. Работники названы «земледельцами». Из песенки, в которой работник, обращаясь к быкам, говорит, чтобы быки молотили зерно для своих владык и самим себе на прокорм, был сделан правильный вывод, что рабочий скот принадлежал не работникам. Впрочем, известен случай, когда за скот у номарха сходили и сами работающие: на одном изображении показано, как в один из плугов впряглись люди. На изображениях середины XVIII династии можно видеть продовольствие, сложенное на поле для подкрепления работников. К работам привлекались мужчины и женщины (последние подбирали колосья и веяли), люди всех возрастов — от подростков до стариков. Положены были определённые уроки. За работой надзирали надсмотрщики. Работали согласованно, по несколько человек: одни выкорчёвывали деревья, другие мотыгами и молотками разрыхляли землю, один шёл за плугом, другой направлял упряжку, третий бросал зерно и т. д.
Но существовали и такие землепашцы, которые имели средства производства, например свой рабочий скот. Зажиточный селянин из сказки о двух братьях (запись конца XIX династии) владел несколькими головами крупного рогатого скота, за которыми ходил младший брат. Из писцовой книги XX династии можно заключить, что некоторые держатели наделов засевали их своим зерном.
Известная часть египетского ремесленного населения жила относительно зажиточно. Некоторые ремесленники, по- видимому, владели землёй, хотя, судя по писцовой книге XIX династии, наделы они получали лишь изредка. Конечно, подавляющее большинство ремесленников Нового царства жило весьма скромно.
Лучше всего нам известно о положении ремесленников столицы, занятых обслуживанием заупокойного культа в период XIX и XX династий. Устройство и отделка гробниц, а также изготовление погребальной обстановки развились в Фивах на западном берегу Нила в своеобразную отрасль ремесленной промышленности. Использовавшиеся здесь ремесленники составляли рабочий отряд, насчитывавший в первую половину XX династии 120 человек. Отряд делился на две половины — правую и левую «стороны», из которых каждая возглавлялась начальником и писцом, ведшим с мелочной обстоятельностью дневник работ и счётную часть. Среди работников имелись каменотёсы, штукатуры, живописцы, резчики, мастера по дереву, медники, горшечники, бывшие одновременно, возможно, и каменщиками. Работники получали от государства довольствие: зерно, рыбу, овощи и т. д. Для снабжения отряда имелись особые водоносы, огородники и рыбаки. Начальство отряда получало довольствие подчас в двойном или даже тройном размере по сравнению с рядовыми работниками. Иной начальник отряда распоряжался подчинёнными, как своими слугами, заставляя приготовлять ему гробницу или даже месяцами кормить его быка.
Во времена XX династии продовольствие ремесленникам часто задерживалось и изголодавшиеся люди прекращали работу — происходили своеобразные забастовки. Ремесленники выходили к поминальным храмам фараонов, требовали, чтобы об их нужде в одежде и пище доложили царю, обвиняли самого верховного сановника в хищении припасов. Власти старались успокоить работников уговорами и частичной выдачей задержанного продовольствия, но затем следовали новые задержки и новые бурные выступления ремесленников. Это первые такого рода выступления рабочего люда, известные нам во всемирной истории.
И всё же откопанный на западном берегу Нила в Фивах городок с домами кладбищенских ремесленников вперемежку с жилищами должностных и иных лиц не имел уже такого унылого вида, как ремесленные кварталы в городе у пирамиды при XII династии. В городке на западе Фив входы в дома ремесленников бывали даже отделаны камнем, испещрённым художественными надписями. Некоторые кладбищенские ремесленники оставили гробницы, частично высеченные в скале, частично пристроенные к ней, полные росписей и надписей.
Некоторые и не кладбищенские ремесленники жили сравнительно зажиточно. Об этом свидетельствуют заупокойные плиты, а иногда и гробницы, дошедшие до нас от разных мастеров — царских и храмовых. Известно немало жрецов, бывших одновременно ремесленниками: сапожниками, медниками, мастерами по дереву, живописцами и т. д.
Отдельные мастера значительно возвышались над своей средой. В своей богатой гробнице скульптор конца XVIII династии изображён наблюдающим за целым сонмом подчинённых: столяров, мастеров, изготовляющих драгоценную посуду, украшения и т. п. При XIX династии один резчик изобразил в своей усыпальнице толпу подмастерьев, красивый домик в саду и поливку сада рабами. Золотых дел мастер времени XVIII династии в своей, правда, скромной гробнице изобразил слуг и служанок, прислуживающих гостям, работников, занятых виноделием, сбором винограда, потрошением рыбы, ловлею птиц. Если иные из этих изображений могли быть пустой условностью, будучи просто списаны с гробниц знати, то другие действительно показывали быт зажиточных мастеров. Вот что рассказывал о себе на рубеже XVIII и XIX династий один начальник скульпторов. Назвав себя «малейшим из селения своего», он затем говорит: «Узнал меня владыка мой, весьма почтен был я сердцем его. Видывал я царя в его образе солнца в святыне дворца его. Возвеличил он меня против друзей, смешался я с вельможами дворца… Назначил он меня руководителем работ, когда я был мал. Нашёл он меня. Почтен я был сердцем его. Введён был я во двор золота производить статуи, изображения всех богов».
Уже по соединению в кладбищенском рабочем отряде разных ремесленников видно, что работа, в данном случае над гробницей, распределена была между многими мастерами. То же можно наблюдать и на изображениях больших мастерских. Нельзя, однако, сказать, чтобы распределение работы было вполне налаженным. По крайней мере в кладбищенском отряде, когда к работе приступали живописцы и резчики, случалось, что прочие работники бездействовали в течение нескольких дней. Тем не менее исключительная специализация составляла особенность тогдашнего ремесла. В этом отношении любопытен список всевозможных обозначений — своего рода терминологическая энциклопедия,— дошедший до нас не полностью в нескольких копиях от времени, непосредственно следующего за Новым царством. Наиболее полный список хранится в Государственном музее изобразительных искусств в Москве. В этом словнике, например, среди строительных работников представлены горнорабочий, каменотёс, ещё какой-то работник по камню («ломатель»), живописец, резчик, штукатур («гипсовщик»), носильщик камня, строитель стен, «смыкатель» (кладки). Упомянуто пять различных специальностей пекарей. Оружейное дело представлено изготовителем:
При этом словник не притязал на исчерпывающую полноту.
Египетское войско времени Нового царства было пешим и колесничным. Верховая езда была хорошо известна с начала XVIII династии или даже раньше, но конницы, как рода войск, не существовало. Военные суда не только перевозили войска, но и принимали участие в сражениях. Имелись воинские части и подразделения различной величины; у них были свои стяги, трубы и барабаны. На службе воины пользовались государственным снабжением. От государства давалось, по-видимому, и оружие, так как в мирное время при XX династии оно хранилось на складах, но, получая коней от государства, колесничные бойцы, как более состоятельные, могли покупать колесницу сами.
По школьным поучениям второй половины Нового царства, старавшимся внушить будущим писцам отвращение к военной службе, пехотинец подвергался постоянным избиениям, голодал, с утра до ночи он был занят изнурительной работой. На изображениях отличительным признаком старших воинов и низших военачальников служат палки в их руках; воины постоянно упоминаются как рабочая сила при походах в каменоломни, при доставке каменных глыб. Пехотинцами в основном служили люди из народа, отчасти набранные ещё в мальчишеском возрасте, отчасти взятые в войско уже в юношеских и зрелых годах. По царскому заявлению, относящемуся к началу XX династии, прежние цари брали на военную службу каждого десятого человека из храмовых людей. При XIX династии к воинской службе привлекали даже таких юношей, которые были направлены верховным сановником для посвящения в жрецы. Известны «воины его величества», в числе которых при XVIII династии бывали даже родственники номархов.
Относительно более высокопоставленными были, по-видимому, колесничные бойцы. Школьное поучение рассказывает, как молодого человека ради его деда по матери зачисляют в «конюшню» – будущий боец является туда со своими рабами. Затем он берёт себе добрых коней с конского двора, сам покупает себе колесницу. Подобно тому, как в пехоте были «воины его величества», в колесничном войске были «колесничие его величества», но и среди простых колесничих мы встречаем братьев важного военного, верховного жреца и т. д. Было бы, однако, неверно представлять себе колесничное воинство состоящим сплошь из знати. Храмовых людей призывали не только в пехоту, их зачисляли и в колесничное войско.
На войне египетское воинство расхищало всё, что могло. Это делалось, несмотря на то, что местные царьки доставляли для пропитания воинам зерно, вино и скот. Известны воины, выслужившиеся при XVIII династии: один — в начальники над гребцами, другой — в начальники отборнейшей части войска; первый к концу жизни имел до 20 рабов и много земли; оба оставили представительные гробницы. Заупокойные плиты, посвящённые рядовым воинам, пехотинцам, морякам, колесничим, дошли до нас в немалом количестве, что свидетельствует об относительной состоятельности этих воинов.
Через весь период Нового царства тянутся свидетельства о большом внимании фараоновской власти к войску. При XVIII династии производилась раздача воинам земли и рабов, золотых и серебряных знаков отличия: ожерелий, запястий, «львов», «мух»; воинам давалось щедрое угощение. По надписи начала XIX династии, каждому воину в каменоломне отпускалось ежедневно около 1,8 кг хлеба, кусок жареного мяса, 2 пучка зелени и ежемесячно 2 полотняные «одежды».
В значительной своей части войско состояло из иноплеменников. Эфиопы дрались на стороне египтян ещё во время войны с гиксосами. Они составляли при XVIII династии едва ли не основную часть войск, стоявших в мирное время в Сирии и Палестине. В конце XVIII династии, при Аменхетепе IV, среди царских телохранителей были сирийцы, ливийцы, эфиопы. Подчинены они были египетским военачальникам. Шерданы появились в войске при XVIII династии, а при XIX династии стали едва ли не главными царскими телохранителями. При этой династии войско вообще было наполнено иноземцами: в литературном папирусе приведена задача, из которой видно, что отряд, посланный в Сирию и Палестину пробив «мятежников», состоял из 1900 египтян, 520 шерданов, 1600 ливийцев, 100 ливийцев другого племени и 880 эфиопов. Иноплеменные воины были в правовом отношении приравнены к египтянам. Шерданы, например, при XX династии часто упоминаются в писцовой книге как держатели земельных наделов.
Над всем рядовым египетским населением стояла знать. Вот как представляли себе при XIX династии быт сановника: «Оделся ты в тончайшее полотно, поднялся ты на колесницу, жезл золотой в руке твоей… запряжены жеребцы сирийские, впереди тебя бегут эфиопы из добычи, добытой тобою. Ты опустился в твой корабль кедровый, оснащённый от носа до кормы, ты достиг твоего доброго загородного дома, который сотворил ты себе сам. Уста твои полны вином и пивом, хлебом, мясом, пирожными. Откормленные быки заколоты, вино откупорено, пение сладостное перед лицом твоим. Твой начальник умащений умащает маслом, твой старшина сада — с венком, твой начальник птицеловов доставляет уток, твой рыболов доставляет рыбу. Твоё судно пришло из Сирии-Палестины, груженное всякими добрыми вещами. Твой загон полон телят. Твоя челядь здорова». Стоило, говорилось во времена Нового царства, вельможе кликнуть одного человека, как на его зов откликалась тысяча. Приветствуя своего владыку, слуги и подчинённые падали перед ним ниц.
Но точно так же, как знать заставляла пресмыкаться перед собой народ, она сама пресмыкалась перед фараоном; двор представал перед ним лежащим на животах и целующим землю. Это не было, правда, новостью, но в Новом царстве были к тому особые основания: могущество знати основывалось теперь не столько на её частном землевладении, сколько на её положении в государственном аппарате.
В Древнем царстве хозяйство вельможи было его личным хозяйством, противоположным «дому царя». С крушением господства древней наследственной знати о «личном доме» мы слышим обыкновенно только в отношении номархов, которые строго различали между тем, что принадлежало лично им, и тем, что, будучи царским, принадлежало им только «по должности». С упразднением последнего пережитка древнего могущества наследственной знати — мощного хозяйства номархов — в Новом царстве понятие «личного дома» выходит из употребления.
При XVIII династии одна надпись глухо упоминает о владениях сановника одновременно в Верхнем и Нижнем Египте. На гробничных стенах бывает изображено немало людей, работающих на поле и гумне на самого хозяина гробницы. Однако у нас нет никаких указаний на то, что владения сановников XVIII династии приближались по размерам к владениям вельмож Древнего царства или к владениям номархов Среднего царства. Перечням десятков поселений, принадлежавших вельможе Древнего царства, нечего противопоставить из источников времени Нового царства. Когда один вознесённый фараоном «из ничтожества» военачальник конца XVIII династии пожелал похвалиться своим новым положением, он мог назвать себя «владыкою» всего только одного поселения.
При XVIII династии мы находим одного номарха, заведовавшего пашнями в номах на всём юге страны. Из этого можно заключить, что номархи, по-видимому, перестали быть полными распорядителями земель собственного нома.
На протяжении всего времени Нового царства встречаются упоминания земельных владений у частных лиц: не просто наделов, используемых на определённых условиях, но земель, закреплённых за тем или иным человеком или даже за его родом и находящихся в полном распоряжении владельца. Но было ли это собственностью или только владением — в каждом отдельном случае трудно сказать определённо. Так, богач мог, согласно школьным поучениям, иметь свои владения на храмовой земле.
В составе знати произошли существенные изменения. Можно назвать для первых двух столетий Нового царства, не говоря уже о последующих, видных и даже виднейших её представителей, бывших детьми несановных родителей. Первоначально они были мелкими служащими.
Наряду с новой служилой знатью существовала знать придворная и местная, унаследовавшая от предков своё место в обществе. Костяк знати составляли по-прежнему номархи. Одни из них были назначены царём, но другие были преемниками своих предков, тоже номархов. Ещё во вторую половину Нового царства иной номарх, совсем в духе Среднего царства, хвалился знатностью своего происхождения. Сан номарха был одним из самых высоких: даже начальник царской казны получал его при XVIII династии в виде повышения. Иногда власть номарха простиралась за пределы его области: при XVIII династии номархи Тинского нома были одновременно правителями Южного оазиса, хотя последний лежал посреди пустыни и имел своего особого владетеля. Цари этой династии поддерживали с номархами самые близкие отношения. Некоторые из номархов занимали крупные должности по общегосударственному управлению. Номархи были настолько сильны, что стоило в конце XIX династии поколебаться царской власти, как страна оказалась в их руках.
К местной знати теснейшим образом примыкала придворная, столичная знать, вернее, часть её, связанная с номовой родственными узами или равная ей по происхождению и унаследованному общественному положению.
Естественно, что высшее жречество ничем не отличалось от прочей знати. Долгое время жрецы по одежде не отличались от прочей знати при XVIII династии: так же увлекались охотой, а иной верховный жрец с удовольствием вспоминал, как он ходил с царём в походы. Если даже рядовыми жрецами бывали часто дети верховных жрецов и высших сановников, то нечего и говорить, что в верховных жрецах и даже второстепенных состояли царевичи и другие царские родственники, сыновья верховных жрецов, номархов и важнейшие сановники, вплоть до верховных. Звание начальника жрецов местных храмов и в Новом царстве оставалось важным саном номарха. Если учесть, что считалось желательным пополнение жречества знатными людьми — уроженцами данной местности, то связь местных храмов с местной знатью станет ещё яснее.
Судя по тому, что управлять «домом», т. е. хозяйством главного государственного божества Амона, брались сами верховные сановники и даже иной временщик, а стада Амона были разбросаны по областям всего Египта, столичный храм Амона при XVIII династии был очень богатым. Каких размеров храмовые владения достигали во вторую половину Нового царства, можно судить по тому, что за одно только тридцатилетнее царствование Рамсеса III (или по другому счёту — IV) в начале XX династии храмам было передано свыше 100 тыс. людей, около 500 тыс. голов скота и свыше 1 млн. арур пахотной земли, не считая других бесчисленных подношений и ежегодных поставок и даров. О том, что представляло собой хозяйство отдельного большого храма, красноречиво свидетельствует количество людей — «голов», переданных тем же Рамсесом в его новосозданный поминальный храм, посвящённый Амону (называемый ныне Мединет-Хабу). Их было 62626 человек. Бывало, что управляли храмовым хозяйством не верховные жрецы, а крупные гражданские сановники, — так было, например, в только что названном поминальном храме Рамсеса III (IV), — однако правилом это не стало.
Рядовое жречество можно сопоставить по общественному положению с относительно высокопоставленной частью войска — колесничными бойцами. Богатые храмовые владения, частично им управлявшиеся, представляли вместе с поступлениями от жертвоприношений, казалось бы, достаточное обеспечение для него, но многие жрецы имели ещё и иные доходы. Писцовая книга XX династии перечисляет множество земельных наделов, находившихся во владении отдельных жрецов. Жрецы бывали владельцами значительного количества рабов. Надписи неоднократно заявляют о посвящении в жрецы сыновей местной знати, именитых людей, избранных военных. Хотя иной сын верховного жреца или гражданского сановника действительно начинал свою службу в храме с низших жреческих должностей или даже застревал на них, однако очень многие рядовые жрецы были детьми обыкновенных смертных, часто таких же рядовых жрецов. Некоторые из жрецов попутно занимались ремёслами.
Текст мифа написан на папирусе, находящемся в библиотеке Честер Бити в Дублине (Ирландия) и известном под названием «Папирус Честер Бити №1». Впервые опубликован А. Гардинером (Alan Gardiner) в 1931 г. в Лондоне. Текст занимает часть огромного (длиной 5,02 м.) папируса, содержащего ряд текстов, в том числе сборник прекрасных любовных стихотворений. Папирус написан в Фивах во времена XX династии около 1160 г. до н.э. К этому времени следует отнести литературную обработку мифа.
Самое же ядро мифа – спор Гора с Сетом и обоснование прав их обоих на наследие Осириса – относится к древнейшим временам, еще до объединения Египта, когда происходили межплеменные столкновения. В частности, этого мнения придерживается Гвен Гриффитс (John Gwyn Griffiths). Однако большинство историков видят в мифе уже литературное произведение, а не сакральное, и что оно было создано больше как «увеселительное чтиво». Такого мнения в частности придерживается Антонио Леприно (Antonio Loprieno).
Вырос Гор, стал сильным, храбрым юношей, могущественным богом.
Часто любил он расспрашивать мать об отце, о его жизни и смерти. И вот наступило время исполнить Гору свой сыновний долг — отомстить за отца. Никто не был страшен молодому сильному богу, и он отправился искать своего противника, убийцу отца — коварного Сета. Все любили Гора, и в этой любви была его сила.
— Я иду искать Сета, — сказал он матери, — я могуч, потому что все люди любят меня, и сердце мое спокойно. Пусть же трепещет сердце Сета! Я иду искать тебя, злодей, и как только ты будешь найден мною, я убью тебя.
Поднялся Гор вверх по Нилу, дошел до Сиута, и там нашел он Сета. Встретились противники, и начался между ними жестокий бой. Десять дней шла борьба между дядей и племянником, не могли они одолеть друг друга.
Вот уже, кажется, Сет начинает побеждать, слабеет Гор, но Исида своим колдовством вливает в Гора новые силы:
— Я говорю тебе, я — твоя мать Исида, ты победи свою слабость!
И с новым ожесточением вступает Гор в поединок. Падает духом Сет, но его помощники демоны поддерживают в нем бодрость.
Вот изловчился Сет, кинул острый камень и попал Гору прямо в глаз. Закачался Гор, и Сет вырвал глаз у юноши. С криком бросился Гор на Сета, нанес ему тяжкие раны и сломал ему бедро. Обессилел Сет от ран и от борьбы, и Гор крепко связал его толстыми веревками (прим. – По другой версии, первый бой с Сетом Гор проиграл. Сет убил его и разрезал на шестьдесят четыре кусочка. Только после того, как бог Тот срастил все части и оживил Гора, ему удалось взять верх над убийцей своего отца).
Исида позвала бога-врачевателя Тота и с его помощью залечила Гору раны его, и он снова стал видеть, как прежде. Взял Гор свой вырванный глаз, чтобы отдать его отцу; пошел он к Осирису и повел с собой связанного Сета.
Пришел Гор к отцу со своим пленником. Взял он за руку Сета и подошел с ним к неподвижно лежащему Осирису.
— Встань! Проснись! Взгляни на твоего сына, посмотри, что он сделал для тебя! Он поразил твоего убийцу, он привел к тебе связанного Сета.
Гор снял сандалию с ноги отца, поставил ее на голову Сета в знак того, что он отдает Сета в подчинение отцу. И задрожал Сет под сандалией брата, страшна была ему власть Осириса.
Потом Гор открыл Осирису рот и положил в него свой вырванный глаз, говоря:
— Отец, вот я пришел к тебе! Я Гор, сын твой. Я отдаю тебе свой глаз, в нем твоя душа, твоя сила.
Осирис проглотил глаз и жизнь начала трепетать в нем. Он открыл глаза, вытянул руки, стер песок с лица своего. Потом приподнялся Осирис на левом боку, повернулся на правую сторону и овладел своим телом. Встал Осирис, проснулся, пробудился усопший бог. Ожил он и стал снова могучим и сильным, каким был прежде.
Ликуют все люди, радуются боги. Торжествуют Исида и Нефтида, обнимает Гор любимого отца.
Отдал Осирис свой трон Гору, своему сыну и наследнику, победившему врага его.
И стал Гор царем Египта. Радовалась вся земля. Зло исчезло, и правда утвердилась в стране.
А Осирис удалился в подземное царство и стал царем вечности, судьей над всеми умершими.
Но не сложил Сет своего оружия. Не сумел он погубить Гора в детстве, не одолел он юношу Гора в открытом бою, и задумал Сет обвинить Гора перед богами, сказать, что неправильно занял Гор отцовский престол. Ведь не сыну, а ему, брату, к тому же старшему возрастом, принадлежит наследство, и он, Сет, после Осириса должен править Египтом.
Обратился Сет к богам с просьбой рассудить его с Гором. «Незаконно занял Гор царский трон, — говорил он. — Я должен получить царский сан и править страной после Осириса».
Собрались боги на суд в Золотом Чертоге, чтобы решить спор Сета и Г ора. Пришли оба противника в зал суда и сели перед владыкой всего мира, перед богом Ра. Здесь же находились бог мудрости Тот, бог воздуха Шу, богиня влаги Тефнут и другие — вся Великая Девятка собралась, чтобы рассудить спор богов.
— Владыка, — промолвил Тот, — мы должны решить, кто будет царем Севера и Юга.
— Справедливость — великая сила! — произнес Шу. — Сотвори же справедливость, великий Ра! Отдай достойному жезл и корону фараона.
Юный Гор, еще совсем ребенок в сравнении с Сетом, смело обратился к богам и потребовал отдать ему наследство после отца — право быть царем Египта.
— Это миллион раз истинно! — сказал Тот судьям. И решили боги, что Гор, верный сын, отомстивший за смерть отца и отдавший ему свой глаз, должен стать царем, и хотели одеть боги корону на голову Гора.
Обрадовалась Исида приговору богов и радостно воскликнула:
— Северный ветер, лети на Запад и обрадуй сердце Осириса — да будет он жив, невредим, здрав!
Однако ее радость была преждевременна — поднялся вдруг солнечный бог Ра и произнес:
— Почему это вы судите и выносите приговор, не спросив, что думаю я? Власть надо отдать Сету. Гор слишком молод, чтобы быть царем. Неверно отдавать царство сыну умершего царя, когда жив еще брат покойного.
Обрадовался Сет. Он даже не пытался скрыть свое торжество и начал восхвалять себя:
— Я Сет — могучий, самый сильный среди богов. Каждый день я убиваю врагов Ра. Никто из богов не сможет сделать этого. И я возьму трон Осириса!
Но тут выступил Гор с гневной речью:
— Нехорошо так поступать со мною. Нельзя отнимать у сына корону и царство отца!
Начался спор между богами. Одни боги считали, что надо сделать Сета царем, другие находили, что Гор прав. В волнении стояла Исида, ожидая решения суда, а Сет, чувствуя, что боги готовы уступить Гору, в злобе стал угрожать им:
— Вот схвачу я свою тяжелую палицу и буду убивать каждый день по одному богу. Власть — это удел сильных! Чем сильнее царь, тем могущественней страна.
— Нет! — возразил бог мудрости Тот. — Часто сила служит беззаконию. Перед судом прав не тот, кто сильней, а тот, на чьей стороне справедливость. А по справедливости, как издавна установлено в мире, имущество отца всегда наследует сын. Гор должен унаследовать трон Осириса, титул и корону царя.
Тогда решили боги устроить состязание между Гором и Сетом, пусть победителю достанется царство Осириса.
Но Сет боялся, что Исида своим колдовством поможет Гору, поэтому было решено переправится обоим противникам и девятерым богам на уединенный остров Срединный, и там решать спор. Анти — лодочнику на переправе — был дан строгий приказ не перевозить на остров ни одной женщины, похожей на Исиду.
Боги переправились на остров. Распря и спор всех утомили, поэтому они решили отдохнуть и устроили пир в пальмовой роще.
Но Исида перехитрила Сета и всех богов. Она обратилась в старуху и подошла, согнувшись, к перевозчику Анти, когда он сидел в своей лодке.
— Доставь меня на остров Срединный, — попросила она, — я везу еду юноше пастуху; он караулит там стадо, и вот уже пять дней, как он голодает! (прим. – Здесь игра слов. Стадо по-древнеегипетски произносится как «иаут», и это слово означает одновременно «сан-титул». Поэтому Исиду нельзя обвинить во лжи, так как перед Анти она утверждает, что хочет проехать на остров, чтобы помочь юноше, защищающему свой сан)
Отказался Анти выполнить ее просьбу.
— Велено мне: не перевози никакой женщины, похожей на Исиду.
— То, что тебе велели, относится к Исиде. А я — старуха, разве похожа я на нее?
— Ты права, — сказал лодочник, глядя на старую женщину. — А что ты дашь, если я перевезу тебя?
— Возьми этот хлеб!
— Вот еще, что мне в твоем хлебе? Стану я нарушать приказ ради него. Ведь мне сказано «не перевози никакой женщины»
Тогда Исида сняла золотое кольцо с пальца и протянула его перевозчику:
— Вот возьми мое кольцо, оно золотое.
Жадно посмотрел Анти на золото и взял кольцо. После этого он усадил Исиду в лодку и перевез на остров.
И когда она, выйдя из лодки, шла по острову, увидела она издали пирующих богов и сидящего вместе с ними Сета. И вот захмелели боги. Тогда Исида произнесла заклинание и превратилась в молодую девушку, прекраснее которой не было на свете. В таком виде она приблизилась к богам.
Сет взглянул на нее со своего места и сразу же влюбился в нее, так она была прекрасна. Он встал из-за стола и пошел ей навстречу. Потом спрятался за дерево и подождал, когда она пройдет мимо. Когда Исида поравнялась с ним, он тихонько окликнул ее:
— Я тут стою, прекрасная девушка!
Но девушка-Исида отшатнулась от него:
— Не зови меня, великий господин! Я была женою пастуха, и у нас родился сын. Муж мой умер, и сын взял скот своего отца. Но вот пришел чужой человек, вошел в мой дом, прогнал сына и отнял у него скот. Я прошу тебя, вступись за моего сына, верни ему наследство.
Сет возмутился:
— Неужели будет отдан скот чужому человеку, когда остался сын хозяина? Злодея, захватившего скот силой, (прим. – Сет, в свою очередь, не замечает двусмысленности фразы: он имеет в виду «скот», а получается, что вслух он произносит «сан») надо побить палкой и прогнать.
Тогда Исида превратилась в коршуна, взлетела на верхушку акации и сказала оттуда Сету:
— Оплакивай себя! Твои собственные уста сказали, и твой разум осудил тебя!
Заплакал от злости Сет и пошел к великому Ра — жаловаться на Исиду, как она, приняв образ красавицы, коварно обманула его.
— Что же ты ответил Исиде? — спросил Ра.
— Я сказал ей — пусть чужого человека побьют палкой, прогонят его, а сына поставят на место отца.
— Что же теперь делать, — вздохнул Ра, — ведь ты сам осудил себя!
Потом Ра велел привести перевозчика Анти и строго наказать его палочными ударами по подошвам за то, что он нарушил повеление богов и перевез на остров Исиду. С тех пор Анти проклял золото, на которое он польстился. Поэтому в городах и селениях Египта, где поклоняются Анти, на золото наложен запрет.
Но и тут не успокоился Сет. Он подошел к Гору и сказал ему:
— Неужели ты боишься состязаться со мной? Давай превратимся в двух гиппопотамов и нырнем в глубину Великой Зелени. Кто вынырнет до истечения трех месяцев с этого дня, тот не получит сана.
И стали состязаться Сет и Гор. Обернулись они оба гиппопотамами и бросились в море. Но и тут Гор одолел Сета. Сет не выдержал трех месяцев под водой. Вынырнул он из воды и спрятался в тростнике от взоров подальше. По истечении трех месяцев вынырнул Гор и ненадолго прилег отдохнуть под тенистым деревом.
Увидел Сет, что Гор обессиленный отдыхает под деревом, тихо подкрался к спящему и вырвал ему оба глаза из глазниц. Вырванные глаза он закопал на горе. Глаза Гора в земле обернулись луковицами и проросли потом цветами лотоса.
Сет затем пришел к Ра и сказал:
— Я вынырнул из моря и не нашел нигде Гора. Он не выдержал испытания и где-то прячется на берегу.
Тогда богиня Хатхор пошла на поиски, и нашла она под деревом ослепленного Гора. Хатхор поймала газель, подоила ее, и, велев Гору открыть незрячие глаза, влила в них свежее молоко, и зрение вернулось Гору, снова стал он здоровым.
Тогда Хатхор привела его к Ра и сказала:
— Вот я привела к тебе Гора. Сет ослепил его, но я вернула ему зрение!
Разгневался Ра на Сета и повелел прекратить вражду.
И крикнул Сет:
— Не будет сана царя Гору, пока ему не прикажут состязаться со мной. Мы построим каменные ладьи и оба поплывем наперегонки. Тому, кто одолеет соперника, будет дан сан Владыки, — да будет он жив, невредим и здрав!
— Я согласен, — отвечал Гор. — Но это состязание будет последним!
Состязание было назначено на следующий день. Сет пошел в горы, отколол дубиной вершину скалы и вытесал из нее громадную ладью. Была она 138 локтей длины (прим. – Локоть — древнеегипетская мера длины, около 52,3 см.).
А сын Исиды построил себе ладью из кедрового дерева и обмазал ее сверху гипсом. С виду его лодка тоже казалась сделанной из камня.
Наступил день состязания. Соперники уселись каждый в свою лодку и по команде взмахнули веслами. Лодка Гора легко заскользила по воде. Ладья же глупого Сета, едва отчалив от берега, сразу же с бульканьем ушла под воду.
Разъярился Сет, превратился он в гиппопотама и бросился за лодкой Гора.
— Я убью тебя! — хрипел он. — Никогда, никогда не быть тебе царем! Я переверну твою лодку и утоплю тебя!
Боги, наблюдавшие за состязанием с берега, переполошились. Один только Гор не проявлял ни малейших признаков волнения. С невозмутимым лицом он стоял в ладье и поджидал подплывающего Сета. И вот Гор поднял руку, и все увидели у него в руке блестящий медный гарпун.
В ужас пришел гиппопотам-Сет, и глаза его округлились от страха.
— Пощади меня. Гор!— закричал он.— Великий Ра, спаси меня! Я проиграл состязание, я сдаюсь и больше никогда не буду оспаривать у Гора власть!
Но никто на берегу не двинулся с места. Все смотрели на Ра, что скажет он.
— Пощади его, не бросай гарпун, — сказал Ра. — Пощади своего соперника, Гор. Ты — царь Египта! Ликуйте же, боги! — добавил он. — Ликуйте и падите ниц перед новым властелином!
Признал Сет свое поражение и сказал:
— Ты, могучий Гор, достоин быть царем Обеих Земель!
Связал Гор Сета веревками и привел к матери своей Исиде.
— Вот, Исида, враг твой. Исполнилось предсказание, я победил Сета и отомстил за смерть отца. Скажи слово, и я убью его.
Исида посмотрела на связанного Сета, и стало ей его жалко, ведь он ее брат. Не велела Исида убивать Сета и отпустила его с миром.
Узнал об этом Гор и рассердился на Исиду. Возмущенный, он схватил мать и сорвал с ее головы царский венец — недостойна быть царицей та, кто дает пощаду своим врагам. Однако Тот надел на нее вместо венца корону в виде коровьих рогов. С тех пор Исиду часто изображают в головном уборе с коровьими рогами, между которыми Солнечный диск.
Надели на Гора царскую корону и сказали ему боги:
— Ты — великий царь Египта, царь всей земли!
Так Гор одержал окончательную победу в споре и получил трон отца своего Осириса.
Обрадовался Ра, что окончилась тяжба. Сета, чтобы утешить его, взял Ра к себе, посадил рядом и велел ему грохотать с небес, чтобы люди боялись и поклонялись могуществу богов, обитающих на небе.
Все боги были рады, земля ликовала, когда увидели они юного Гора, сына Осириса, царем Египта.
Сын Исиды был последним из богов, царствовавших на земле. Процарствовав много лет, он вознесся на небо, присоединился к свите Ра в его Небесной Ладье и вместе с другими богами стал защищать солнце от демонов и гигантского змея Апопа.
С уходом Гора на небо кончился золотой век. Земная власть перешла к фараонам. И с тех пор каждый фараон Та-Кемет считался «земным воплощением Гора».